Мониторинг

Пресса и этническое отчуждение в Казахстане

Не удивительно, что авторы подобных публикаций видят мир поделенным только на “нас” и “их” и увлеченно транслируют такое восприятие через СМИ, даже если их публикации и посвящены делу укрепления единства Казахстана. Чему же удивляться, если, осев в головах читателей, такие противопоставления уже сами формируют весьма жесткие стереотипы массового сознания, которые лишь следуют выше приведенной логике: если мы отличаемся внешне (культурой, языком, традициями, ментальностью и т.д.), то это значит, что и внутренне мы совершенно различны (на уровне потребностей, интересов, мотивов, целей деятельности, статуса и т.д.). Хотя более уместным, на наш взгляд, было бы иное объяснение: наша внешняя отличность друг от друга объясняется лишь разными условиями, в которых предки разных народов решали единые для всех, по своей сути, задачи выживания и воспроизводства. Основанием для подобных выводов послужил углубленный анализ СМИ Казахстана в рамках программы “Внедрение принципов этнической толерантности в деятельность СМИ Казахстана”, которая реализовывалась НПО “Диалог” при поддержке Фонда “Сорос-Казахстан” совместно с Институтом этнологии РАН (В.Малькова) и факультетом журналистики Казахского национального университета (Л.Ахметова) в 2002 году. Сама программа заслуживает отдельного разговора, а пока хотелось бы привести лишь некоторые итоги мониторинга. Исследовались публикации на казахском, русском и узбекском языках (в Южном Казахстане живет более 300 тыс. узбеков и есть несколько узбекских изданий). Можно отметить, что нетолерантные высказывания в СМИ отличаются в зависимости от того, на какую (в этническом аспекте) аудиторию они ориентированы. В частности, пресса на узбекском языке вообще избегает каких-то прямых аллюзий между этничностью и социальной ситуацией, а также воздерживается от использования ярких метафорических средств. Даже если материал критический, то в нем просто описывается проблема и называются конкретные участники ситуации. Не удалось зафиксировать в узбекской прессы прямых или косвенных апелляций к коллективной идентичности с подтекстом, из которого было бы ясно, что имеются в виду именно узбеки. Все эти моменты тщательно вычищены редактором, даже если они и были в тексте. В то же время, в некоторых публикациях прямо поднимается вопрос об этнически обусловленных проблемах. В частности, говорится о недостаточной представленности узбеков в органах власти Сайрамского района ЮКО, или о нехватке телевидения и бесплатного высшего образования на узбекском языке. При этом не делается никаких обобщений и далеко идущих выводов. То есть можно констатировать, что узбекская пресса в ЮКО наиболее толерантная и выдержанная, даже если пишет о довольно серьезных проблемах. В противовес этому пресса на казахском языке очень активно использует обобщения и призывы массового характера с апелляцией к этнической общности – казахам. Очень активно применяются яркие метафорические приемы: приводятся стойкие идиоматические обороты, рожденные в других контекстах. Соответственно формируется пристрастное отношение читателя к ситуациям только на основе контекстных ассоциаций, без привлечения конкретных аргументов. Для русскоязычной прессы характерны броские заголовки и ироничный тон, которые направлены на некоторые сообщества, как правило, мигрантские. Этнические аллюзии отсутствуют, но активно формируются противопоставляющие стереотипы “Мы-они” в отношении отдельных социальных групп. Таким образом в массовое сознание активно внедряются принципы коллективизма как господствующей формы социальной консолидации. Перейдем, однако, к иллюстрациям. Сразу вынуждены оговориться, что при цитировании оригинальных казахских слов вместо специфических знаков казахской транскрипции будут использованы ближайшие кириллические аналоги, иначе возникает проблема с конвертацией шрифтов. Среди самых разнообразных высказываний можно выделить некоторые закономерности формирования арсенала риторических средств, привлекаемых СМИ.

Один из самых распространенных – это использование призывного, кричащего (вокативного) заголовка, который формирует у читателя тревожно-эмоциональную интерпретацию даже самого нейтрального текста. Например, в газете “Шымкент Келбеты” (“Панорама Шымкента”) от 3. 05. 2002 г. на стр. 17 помещена статья Гульнар Мукановой об Узбекистане с подзаголовком “Казахи, мы вполне можем лишиться Толе би (одного из трех знаменитых авторитетов казахов предшествующих веков)”. Сердце тревожно сжимается в предвкушении ужасов, творимых в Узбекистане с памятью предков. А речь в статье идет о том, что раньше на могиле Толе би присутствовала надпись на казахском, узбекском, арабском языках. А сейчас вместо этого есть лишь надпись на узбекском языке, где имя знаменитого бия дается в другом звучании. Через некоторое время, делает вывод автор, мы можем лишиться мавзолея Толе би. Перед нами типичный пример контекстной экспансии, когда сами по себе выражения в тексте вполне толерантны, но тревожное название заставляет читателя искать второй смысл. Поскольку название предупреждает об угрозе “потери Толе би” и читатель ищет в тексте в невинных выражениях подтверждения этой угрозе и подсознательно проникается недружественными чувствами к тем, кто выступает источником этой угрозы.

В данном случае, это правительство Узбекистана, хотя из самой статьи это никак не следует. Тем более в статье приводится аргументация узбекистанской стороны: надпись была изменена в 1996 году по решению Министерства культуры и охраны памятников Республики Узбекистан, так как она была “туристически непривлекательной”. Можно и нужно спорить об обоснованности подобного решения правительства Узбекистана. Но столь однозначно задействовать негативный контекст в отношении соседнего государства, как нам кажется, недопустимо. Сходный эффект возникает в публикации на русском языке в газете “Реклама” из Южного Казахстана летом 2002 года. Там дан заголовок “Достали пришельцы” в статье, которая обстоятельно рассказывает о серьезной проблеме нелегальной трудовой миграции из соседних южных стран на территории Южного Казахстана. Спору нет, нелегальные мигранты создают очень много сложностей и для властей, и для жителей региона. Но, используя такие заголовки (есть еще примеры: “Нелегалы, как саранча, лезут в нашу республику”, “Просачиваются, однако!”), в сознание читателей внедряется мысль о том, что негативные действия и помыслы имманентно присущи выходцам из соседних стран, ищущим заработка в Казахстане. При этом игнорируется тот факт, что сама нелегальная миграция возможна лишь в силу заинтересованности в ней некоторых чиновников из миграционной полиции и казахстанских жителей, которым выгодно использовать почти даровой труд нелегалов. Есть и еще подобные примеры. Например, в газете “Замана” 28.08.2002 г. (5 стр.) Н.Бегимбай публикует статью под заголовком: “В магазинах одежды “секонд хенд” только казахи”, в которой речь идет о трудностях, с которыми сталкиваются многие семьи в период подготовки к школе. Рассказ об обычных повседневных проблемах, общих для всех людей, предваряется призывным заголовком, который сразу травмирует сознание казахов и заставляет задуматься, почему именно им так плохо. Это может иметь консолидирующее значение (поиск внешних врагов, ответственных за бедственное положение казахов) и укреплять веру в первичность этнической идентификации. С культивации комплекса неполноценности и ущемленности начинались многие экстремистские движения. Вряд ли автор имел своей целью нагнетание столь опасных настроений, скорее всего им двигало сочувствие к нуждающимся людям. Но использование подобных заголовков делает возможными такие заключения читателей, которые могут далеко увести от сострадания и заботы. Не менее эффективный и часто встречающийся прием — это использование ярких метафор, которые наделяют повествование смыслом, по сути, не вытекающим из изложения событий и фактов. Например, в республиканской газете “Егемен Казахстан” 30. 01. 2002 г. на стр. 5 А.Какен в статье об идее немецкой автономии в казахской степи в 50-60-е годы говорит об этом периоде, как о времени, “когда с меча КПСС капала кровь”.

Автор здесь хочет указать на суровость ЦК КПСС, употребляя слова «меч» и «кровь». Хотя, несомненно, он мог бы решить эту задачу, используя другие выражения. У читателя невольно складывается впечатление о неком “кровавом режиме”, хотя это был период оттепели, и для многих жителей Казахстана принадлежность к КПСС вряд ли является позорным эпизодом жизни. В этой же статье, говоря о взаимоотношении Центрального Комитета КПСС и казахстанской партийной организации, автор резюмирует: “Казахский народ всегда, на протяжении всей своей истории, оказывал сопротивление насильственной политике иностранных захватчиков”. Употребляя данные слова (шет ел баскыншылары), то есть “пришлый” “иноземный” по отношению к КПСС, автор даёт понять, что ЦК КПСС являлся захватчиком на земле Казахстана, тогда как в тот период миллионы людей в Казахстане независимо от этнической принадлежности считали КПСС “своей” организацией. Здесь мы видим перенесение смысла из контекста в текст: слова “меч” и “кровь” вызывают экспрессивные ассоциации сами по себе, а автор, употребляя это выражение по отношению к сложному общественному явлению, намекает на то, что это явление такое же кровавое, то есть рождает у читателя соответственное настроение перед чтением. Кроме того, отождествляя КПСС с иностранным захватчиком, автор стремится противопоставить все советское (которое часто воспринималось как “русское”) сегодняшнему Казахстану и казахам. Спору нет, многое в деятельности КПСС той поры подлежит строгому критическому анализу и осуждению. Но очевидно, что автор, с помощью нежелательных ассоциаций, рожденных в прошлом, транслирует рожденные этими негативными образами настроения в день сегодняшний. Много также примеров, когда авторы активно занимаются словотворчеством и привлечением изобретенных ими слов для описания какого-либо явления, создавая у читателя определенные ассоциации, которые, несомненно, влияют на их отношение к описываемым явлениям. Так, в журнале “Казахстан аелдери” (“Женщины Казахстана”) в номере от 11.11.2001 г. на 2-3 стр. была опубликована статья “Демографический хаос”, где автор утверждает, что “…в последнее время идеи русизма стали отуманивать головы некоторых представителей русской интеллигенции с “дыркой в голове” (тобеси тесик)… Да, в последнее время, прикрываясь патриотизмом, русский русизм стал показывать кулак”. Употребление слова “русизм” подчеркивает, что приведенные автором примеры расистского поведения русских (которые, действительно, должны беспокоить каждого человека) являются неотъемлемым признаком именно всех русских, иначе автор бы употребил выражение “орыстык расизм” в отношении конкретного явления, как он это делает это в другом месте. Есть примеры близкого к описанному метода, когда одним словом автор рождает у читателя пренебрежительное отношение к позиции и деятельности целого государства только потому, что это государство не является его собственным. Например, описывая процесс подписания долгожданного протокола о делимитации казахстанско-узбекистанской границы, автор из газеты “Барыс” в статье от 17 сентября 2002 года пишет в своей статье под названием “Земельный спор окончен. Казахстан выиграл”: “Таким образом, пестро-тюбетейчатые (буквально “алатахиялар”, так автор обобщает всех узбеков из-за характерных черно-белых головных уборов — И.С., М.Н.) получили четыре аула, казахи получили плотину с шестью аулами.” Далее в статье, описывая процесс заключения договора, автор пишет: “… И.Каримов, ведя за собой оравой (буквально “шубыртып”) свою делегацию, прибыл в Астану”. Надо сказать, что слово “шубыртып” в казахском языке означает не просто большую группу людей, но и показывает пренебрежительное отношение к ней автора высказывания.

Так казахи говорят о толпе бездельников или о людях, которые занимаются каким-то нестоящим делом. Использование такого выражения в отношении официальной делегации соседней страны показывает, что для автора это возможно только на основании того, что это делегация “другой”, не его собственной, стороны в данных переговорах. Нужно также отметить, что автор видит весь мир поделенным только на “узбеков”, “казахов” и другие культурно-однородные группы, совершенно игнорируя современные политические и гражданские категории (принадлежность к гражданству государства), которые не соотносятся с культурными характеристиками группы. Нужно, однако, добавить, что сам по себе настрой данной статьи в контексте нагнетания общественных настроений накануне подписания этого договора может быть оценен как положительный. Дело в том, что многие газеты писали о делимитации как об акте государственного унижения Казахстана и казахов (Узбекистану отошли 4 селения с жителями). Данная же статья формирует позитивное восприятие этого события и объективно работает на умиротворение ситуации в приграничной зоне. Но использование вышеприведенных средств перечеркивает весь возможный положительный эффект. Эту же традицию продолжает и другая статья в этой же газете от 7.10.2002 года под названием “Пестро-тюбетейчатые хотят создать автономию”. Речь в ней идет об обращении узбекской общественности южных областей Кыргызстана к президенту с требованиями преобразований, которые бы улучшили, по мнению авторов обращения, общественно-политический климат в регионе. Для этого они напоминали президенту А.Акаеву о его предвыборных обещаниях, связанных с особой ситуацией в южных регионах страны. В двух южных областях Кыргызстана, Джалал-Абадской и Ошской, узбекское население достигает 700 тыс. человек и составляет до 24 % от всех жителей (оценка, полученная как от самих узбекских , так и от независимых экспертов).

В период предвыборной кампании президент А. Акаев в ответ на требования узбеков южного Кыргызстана обещал увеличить их представительство в органах власти, открыть новые помещения для деятельности узбекского театра и т.д. В июне 2002 года узбекская общественность решила напомнить ему о своих обещаниях. Все их требования были сформулированы в виде 10 тезисов, которые хотя и носили довольно жесткий характер, но не выдвигали каких-либо новых, по сравнению с предшествующими договоренностями, требований. Речь по-прежнему шла об увеличении представительства узбеков в органах власти, функционировании узбекского языка в качестве государственного. К осени 2002 года часть этих требований начала выполняться: назначены заместители губернаторов и местные акимы и т.д. То есть в самом Кыргызстане инициативу узбекской общественности не восприняли как деструктивную, хотя и шуму поначалу было немало. Вопрос о государственном языке, как наиболее политизированный и наименее проработанный, постепенно перестал быть в составе требований заметным. Посмотрим, как все эти события описывает автор газеты “Барыс” в статье от 7 октября 2002 года. Подчеркнем, для нас главной задачей является выяснение того, “как” автор подает весьма неоднозначную ситуацию в Южном Кыргызстане, а не то, насколько его интерпретация “соответствует” какой-либо другой, в том числе и нашей собственной. Каждый автор имеет право на собственную точку зрения, если он готов ее аргументированно отстаивать. Другое дело, что автор не имеет права представлять свою собственную точку зрения как единственно возможную и не может делать далеко идущих выводов, основываясь только на аргументах с позиции “одной из сторон”. Итак, предоставим ему слово: “В последнее время выходящие на политическую арену и преследующие лишь свои интересы ташмат-ака (именно так, с маленькой буквы, было в тексте. Это собирательное имя для всех узбеков – И.С. М.Н.) опять затеяли что-то. Эти затейщики — узбекская диаспора в Киргизстане. Озеке (использование уважительной формы, произведенной от названия народа — И.С. М.Н.) требуют права на автономию (насколько нам известно, речь шла лишь об элементах культурной внетерриториальной автономии – И.С. М.Н.). Интересно. Они хотят заявить о себе в радикальной политике Средней Азии.

Разве не наглость требовать, помимо автономии (sic! – И.С.,М.Н.), статуса государственного для узбекского языка в Кыргызстане. Получившие кличку среднеазиатских евреев озеке и в Кыргызстане проводят сепаратистскую (“ала ботен” — по-казахски) политику, пеструю, как свой пестрый (“ала” опять) шапан (тут использована игра слов. “Ала” в казахском языке восходит к обозначению цветовой гаммы, сочетанию черного и белого цветов. Но, как это часто бывает, используется и в переносном смысле. В данном случае использована смысловая аллюзия, когда слово “пестрый” принимает смысл “сепаратистский”, то есть отличающийся от общего единого цвета – И.С., М.Н.). А в итоге эта самая автономия присоединится к Узбекистану. Ташмат-ака в языковом вопросе оперируют статусом русского языка. А в будущем в стране айыркалпаков (киргизов) понизится статус русского языка с выездом иванов в Россию. А если в это время язык озеке выпрыгнет на арену, то через 25 лет нокаутирует киргизский язык. Только оставь этих озеке, чуть ослабишь им пояс, тут же начинают вольничать. СМИ ежедневно говорят о жалком состоянии озеке в авторитарном режиме Узбекистана. Похоже, судьба подарила (алашапанам) узбекам политику, соответствующую их мыслям”. Как мы уже отмечали, мы не будем специально анализировать сделанные автором выводы и достоверность приведенных им сведений. Нас в данном случае интересует лишь то, каким образом автор описывает ситуацию, какие социальные категории применяет он для выделения основных субъектов действия. Все они описаны на основе культурных различий: озеке (узбеки) отличаются своими именами “ташмат-ака”, своими пестрыми шапанами; киргизы имеют специфические головные уборы “аиркалпаки” (буквально – раздвоенные); русские названы через самое известное имя. Отсюда следует, что все действия людей и все их помыслы определены только тем, к какому из представленных культурно отличающихся сообществ они относятся. Все остальные коллективные идентичности игнорируются как несущественные. И еще один вывод, именно узбекам свойственна “пестрость” мыслей, выводимая из пестроты их халатов. То есть каждый узбек в представлении автора носит в себе эту “пеструю” подозрительность намерений на фоне других народов, более монохромных по предпочитаемой цветовой гамме в одежде. Несомненно, читатель должен сделать вывод о том, что любое действие человека определяется принадлежностью к его собственной культуре, люди другой культуры часто имеют недобрые мысли и намерения, вытекающие из особенностей их одежды. И уж конечно, никак не обойтись без заключения о том, что в наибольшей степени эти “пестрые” замыслы свойственны соседям – узбекам. Не трудно догадаться о последствиях подобных публикаций. В сознании разных народов постоянно пестуются мысли о том, что их внешняя культурная отличительность неизбежно означает глубокие непреодолимые различия в их интересах и намерениях. Данная газета выходит в ЮКО тиражом в несколько тысяч экземпляров и распространяется по всей республике. Она является частной и не отражает позиции официальных властей Казахстана. Более того, нам известна негативная реакция представителей журналистского сообщества ЮКО на подобные публикации. Можно даже предположить, что такие публикации есть результат не целенаправленных усилий газеты по нагнетанию межэтнических обид, а лишь следствие попыток авторов описать всю сложную палитру мира вокруг с помощью доступных и понятных им понятий и метафор. Но несомненно, на наш взгляд, одно обстоятельство: подобные публикации укрепляют господство в обществе не всеказахстанских или общегражданских категорий, а узкогрупповых форм идентичности. В свою очередь эти категории препятствуют складыванию взаимопонимания и стабильности в обществе. Не надо забывать, что читателями подобных газет являются почти исключительно казахи, которые живут в рамках насаждаемых такими публикациями понятий, понятий простых, искусно метафорически украшенных и эмоционально действенных: авторы подобных статей уверены, что структура мира проста и однозначна, – есть мы и все, что связано с нами и поэтому достойно самого благожелательного отношения, и есть они, те, которые не похожи на нас, и поэтому все, что исходит от них, уже по определению является чужим и подозрительным. Эти установки постоянно воспроизводятся в некоторых СМИ, которые находят своих читателей, и в их головах постепенно рождается убеждение, что только так оно и должно быть. Русскоязычным читателям такие статьи остаются неизвестными из-за их невладения казахским языком. Общественных дискуссий не возникает, и монополия этноцентристского восприятия остается непоколебимой. При этом рядом живут граждане Казахстана другой этнической принадлежности, которые вряд ли согласны с подобной картиной мира, и они живут в рамках других представлений и формируют свое “мы”, весьма отличное от вышеописанного. Соответственно, влияние общеказахстанского “мы” становится все более призрачным. Это ощущается в общественном климате, и обеспокоенные власти говорят о “тенденции этнической самоизоляции” в республике и “вероятности геополитического раскола по этноконфессиональному признаку, а также снижении толерантности массового сознания” (цитаты из “Стратегии Ассамблеи народов Казахстана”, подписанной президентом весной 2002 года). Массовое сознание привычно объясняет подобные негативные явления “неизбежным” бытовым национализмом и продолжает подспудно верить в то, что причина всех проблем — в пестроте этнического состава населения Казахстана, несмотря на многочисленные декларации о дружбе народов.

Игорь САВИН, Мурат НАРКУЛОВ